Неточные совпадения
На другой день, проснувшись рано, стали отыскивать"языка". Делали все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала
повесить его, но потом вспомнили, что он совсем не для того требовался, и простили. Еврей, положив
руку под стегно, [Стегно́ — бедро.] свидетельствовал, что надо идти сначала
на слободу Навозную, а потом кружить по полю до тех пор, пока не явится урочище, называемое Дунькиным вра́гом. Оттуда же, миновав три повёртки, идти куда глаза глядят.
Бурсак не мог пошевелить
рукою и был связан, как в мешке, когда дочь воеводы смело подошла к нему, надела ему
на голову свою блистательную диадему,
повесила на губы ему серьги и накинула
на него кисейную прозрачную шемизетку [Шемизетка — накидка.] с фестонами, вышитыми золотом.
— Французы, вероятно, думают, что мы женаты и поссорились, — сказала Марина брезгливо, фруктовым ножом расшвыривая франки сдачи по тарелке; не взяв ни одного из них, она не кивнула головой
на тихое «Мерси, мадам!» и низкий поклон гарсона. — Я не в ладу, не в ладу сама с собой, — продолжала она, взяв Клима под
руку и выходя из ресторана. — Но, знаешь, перепрыгнуть вот так, сразу, из страны, где
вешают, в страну, откуда вешателям дают деньги и где пляшут…
— И я вас, — ответила горничная весело и пытаясь взять пальто из
рук Кутузова, но он сам
повесил его
на вешалку.
Он блаженно улыбнулся, хотя в улыбке его и отразилось как бы что-то страдальческое или, лучше сказать, что-то гуманное, высшее… не умею я этого высказать; но высокоразвитые люди, как мне кажется, не могут иметь торжественно и победоносно счастливых лиц. Не ответив мне, он снял портрет с колец обеими
руками, приблизил к себе, поцеловал его, затем тихо
повесил опять
на стену.
Перед сумерками Дерсу ходил
на охоту. Назад он вернулся с пустыми
руками.
Повесив ружье
на сучок дерева, он сел к огню и заявил, что нашел что-то в лесу, но забыл, как этот предмет называется по-русски.
Очнувшись, снял он со стены дедовскую нагайку и уже хотел было покропить ею спину бедного Петра, как откуда ни возьмись шестилетний брат Пидоркин, Ивась, прибежал и в испуге схватил ручонками его за ноги, закричав: «Тятя, тятя! не бей Петруся!» Что прикажешь делать? у отца сердце не каменное:
повесивши нагайку
на стену, вывел он его потихоньку из хаты: «Если ты мне когда-нибудь покажешься в хате или хоть только под окнами, то слушай, Петро: ей-богу, пропадут черные усы, да и оселедец твой, вот уже он два раза обматывается около уха, не будь я Терентий Корж, если не распрощается с твоею макушей!» Сказавши это, дал он ему легонькою
рукою стусана в затылок, так что Петрусь, невзвидя земли, полетел стремглав.
— Уж этот уцелеет…
Повесить его мало… Теперь у него с Ермошкой-кабатчиком такая дружба завелась — водой не разольешь.
Рука руку моет… А что
на Фотьянке делается: совсем сбесился народ. С Балчуговского все
на Фотьянку кинулись… Смута такая пошла, что не слушай, теплая хороминка. И этот Кишкин тут впутался, и Ястребов наезжал раза три… Живым мясом хотят разорвать Кедровскую-то дачу. Гляжу я
на них и дивлюсь про себя: вот до чего привел Господь дожить. Не глядели бы глаза.
— Мужику не то интересно, откуда земля явилась, а как она по
рукам разошлась, — как землю из-под ног у народа господа выдернули? Стоит она или вертится, это не важно — ты ее хоть
на веревке
повесь, — давала бы есть; хоть гвоздем к небу прибей — кормила бы людей!..
Я знал, что шел дождик, только потому, что несколько капель упало мне
на нос и
на руку и что что-то зашлепало по молодым клейким листьям берез, которые, неподвижно
повесив свои кудрявые ветви, казалось, с наслаждением, выражающимся тем сильным запахом, которым они наполняли аллею, принимали
на себя эти чистые, прозрачные капли.
Сахар в пакете, в бумаге колбаса, сыр и калачи или булки, которые рвали
руками.
Вешали пальто
на гвозди, вбитые в стену, где попало. Приходили Антоша Чехонте, Е. Вернер, М. Лачинов, тогда еще студент Петровской академии, Н. Кичеев, П. Кичеев, Н. Стружкин и еще кое-кто.
Басманов
повесил голову, схватился за нее обеими
руками и стал перекачиваться со стороны
на сторону.
— Ты, боярин, сегодня доброе дело сделал, вызволил нас из
рук этих собачьих детей, так мы хотим тебе за добро добром заплатить. Ты, видно, давно
на Москве не бывал, боярин. А мы так знаем, что там деется. Послушай нас, боярин. Коли жизнь тебе не постыла, не вели
вешать этих чертей. Отпусти их, и этого беса, Хомяка, отпусти. Не их жаль, а тебя, боярин. А уж попадутся нам в
руки, вот те Христос, сам
повешу их. Не миновать им осила, только бы не ты их к черту отправил, а наш брат!
Но Аннинька откинулась
на спинку стула и, тоскливо
повесив руки, повторяла...
Собралась и Варвара в маскарад. Купила маску с глупою рожею, а за костюмом дело не стало, — нарядилась кухаркою.
Повесила к поясу уполовник,
на голову вздела черный чепец,
руки открыла выше локтя и густо их нарумянила, — кухарка же прямо от плиты, — и костюм готов. Дадут приз — хорошо, не дадут — не надобно.
— Не обмани только ты, а мы не обманем, — отвечал Омляш. — Удалой, возьми-ка его под
руку, я пойду передом, а вы, ребята, идите по сторонам; да смотрите, чтоб он не юркнул в лес. Я его знаю: он хват детина! Томила, захвати веревку-то с собой: неравно он нас морочит, так было бы
на чем его
повесить.
Аким опустил
руки и
повесил голову, как человек, которому прочли смертный приговор. Минуты две сидел он неподвижно, наконец взглянул
на Гришку, закрыл лицо
руками и горько заплакал.
— Не
вешай голову, не печаль хозяина! — вдруг раздался над ухом у него громовой бас, и чья-то тяжелая, как свинец,
рука опустилась
на него. Колесов встрепенулся. Подле него стоял гигант и смотрел ему в глаза.
— Говорят: зачем
вешаешь, зачем
вешаешь? Эта дура барабанная, болонка африканская тоже: у тебя, Пьер,
руки в крови, а? Виноват… здесь интимное, но!.. Да у меня, милостивые государи и всякие господа, голова поседела за восемь месяцев, только и думаю, чтобы сдохнуть, одна надежда
на кондрашку! Да у меня, милостивые государи, у самого дети…
Все эти ужасы были только далеким откликом кровавого замирения Башкирии, когда русские проделывали над пленными башкирами еще большие жестокости: десятками сажали
на кол, как делал генерал Соймонов под Оренбургом,
вешали сотнями, отрубали
руки, обрезывали уши, морили по тюрьмам и вообще изводили всяческими способами тысячи людей.
Жницы обливались потом и, распрямляясь по временам, держались
руками за наболевшие от долгого гнутья поясницы. Настя гнала свою постать и ставила сноп за снопом. Рожь
на ее постати лощинкою вышла густая, а серп притулился. Перед сумерками, как уж солнцу садиться, Настя стала,
повесила серп
на руку, задумалась и глядит вдаль; а через два загона Степан оперся о косье и смотрит
на Настю. Заметила Настя, что Степан
на нее смотрит, покраснела и, присев в рожь, начала спешно жать.
Радости эти несколько смял, нарушил чернобородый, с огромными, как сливы, глазами, кочегар Волков; он подскочил к Наталье, неумело
повесив через левую
руку тощенького, замлевшего от жары ребёнка, с болячками
на синеватой коже, подскочил и начал истерически кричать...
Когда sergent de ville постучал в дверь, чтобы честная компания разошлась, и довольные необыкновенным угощением voyou рассыпались, a jeunes mariés [молодожены — франц.] остались одни, Tante Grillade, ни слова не говоря, взяла своего маленького мужа
на руки,
повесила его венок над кроватью, а самого его раздела, умыла губкою и положила к стенке.
— Этого Эртуса я
повешу вон
на той липе, — князь белой
рукой указал в окно, — что у ворот.
Хизнул за Волгой шляпный промысел, но заволжанин
рук оттого не распустил, головы не
повесил. Сапоги да валенки у него остались, стал калоши горожанам работать по немецкому образцу, дамские ботинки, полусапожки да котики, охотничьи сапоги до пояса, — хорошо в них
на медведя по сугробам ходить, — да мало ль чего еще не придумал досужий заволжанин.
Затея эта мужикам очень не понравилась и показалась глупою, а оттого и
руки у них не поднимались, чтобы «добро незнамо в чем мочить»; но делать было нечего — власть господская выше, и мужики своему «шишиморе» повиновались, все помочили, обсушили и ссыпали, — амбар заперли и ключ ему принесли и у самых образов
на стенку
повесили.
О железных крючьях,
на которых
повесят за
руку воров, за ребра преступников…
Недолго пришлось мне побыть с моими в ожидании поезда. Скоро подползло ненавистное чудовище, увозившее меня от них. Я не плакала. Что-то тяжелое надавило мне грудь и клокотало в горле, когда мама дрожащими
руками перекрестила меня и, благословив снятым ею с себя образком,
повесила его мне
на шею.
Налив бочонок водки, отважный ходок
повесил его себе
на шею и, имея в
руках шест, который служил ему балансом, благополучно возвратился
на киевский берег с своею корчемною ношею, которая и была здесь распита во славу св. Пасхи.
Когда
на мою долю выпадает обязанность ходить под
руку с дамой или девицей, то почему-то всегда я чувствую себя крючком,
на который
повесили большую шубу; Наденька же, или Варенька, натура, между нами говоря, страстная (дед ее был армянин), обладает способностью нависать
на вашу
руку всею тяжестью своего тела и, как пиявка, прижиматься к боку. И так мы идем… Проходя мимо Карелиных, я вижу большую собаку, которая напоминает мне о собачьем налоге. Я с тоской вспоминаю о начатом труде и вздыхаю.
1 марта. — Вчера вызывали Шерстобитова
на бюро, он все отрицал, но Темка и другие ребята
на мои ловкие вопросы понемногу рассказали все его художества.
На следующий день, то есть сегодня, хотели вызвать жену Шерстобитова и сказали ему это. Он вылетел бомбой из бюро, побежал домой,
повесил петлю
на гвоздь и хотел вешаться; так застала его жена, войдя из кухни. Тогда он с кухонным ножом выскочил
на двор, но поцарапал слегка
руку и бросил нож.
Или же он сидел, мрачный и молчаливый, дома, в четырех стенах, и ни с кем не общался, или же, как дух изгнанья, окрестив
на груди
руки и
повесив голову, блуждал в одиночестве невдалеке.
Когда новопосвященных научили этим знакам, то навязали запоны,
повесили на пуговицу кирку, а в петлицу треугольник, дали в
руки обнаженные мечи, велели надеть шляпы подобно всем братьям и указали место, где должно сесть.
В самые густые сумерки к ней вошел Авенир. Он оглянулся по комнате,
повесил на колок фуражку, сел против невестки
на стул и подал ей
на руке кисть винограда.